Исчезнувшие близнецы - Страница 79

Кэтрин кивнула:

– Это напоминает Варшавское восстание 1944 года.

– Вы совершенно правы. Оба восстания фашисты подавили. Восставшим не удалось добиться победы, потому что Советская Армия «умыла руки» и не поддержала Сопротивление. Под Варшавой русские остановились на восточном берегу Вислы и наблюдали, как немцы ровняют город с землей. В каждом из этих случаев отсутствие поддержки со стороны советских войск обрекло восстание на поражение. Это не было случайностью. Оба восстания произошли в конце войны, и Сталин намеренно медлил с помощью, чтобы ослабить польское и чешское Сопротивление, – так после войны Советскому Союзу было проще оккупировать эти страны.

– Пару недель я просидела в камере. Первого июля 1944 года, через несколько дней после того, как моих чешских друзей выпустили из тюрьмы, пришел Марек, надел на меня наручники и вывел на улицу. Мы шли по улицам небольшого городка, и я спросила:

– Почему вы за мной пришли? Куда мы идем?

– Я получил приказ посадить тебя в поезд.

Я решила, что меня отправляют назад в Гросс-Розен. Я была уверена, что на текстильной фабрике нужны швеи, и обрадовалась. Может быть, на этот раз я смогу воссоединиться с Давидом. Я часто о нем думала. Это была отличная возможность!

– А куда идет поезд? – поинтересовалась я.

– В Освенцим.

Я замерла на месте и расплакалась.

Марек посмотрел на меня и покачал головой:

– Почему ты плачешь? Ты же вышла из тюрьмы.

– Почему? Потому что Освенцим – лагерь смерти. Потому что я знаю, что там происходит. Знаю еще с 1942 года.

К чести Марека нужно сказать, что он искренне встревожился. Остановился, наклонился ко мне и заговорил шепотом:

– Не все умирают. Многих отправляют на работу. Ты молодая и сильная. Здоровая. Когда попадешь туда, тебя будут осматривать. Стой прямо, расправь плечи. Не смотри им в глаза, ни о чем не проси. Веди себя как сильная женщина, ведь ты такая и есть. Делай то, что тебе велят. Ты выживешь. – Он помолчал и добавил: – Я слышал, что советские войска уже близко. Может быть, в следующем году. Не лезь на рожон – и ты уцелеешь.

Подул сильный ветер. Лена передернула плечами:

– Что-то становится холодно сидеть на скамейке, Кэтрин. Озеро знает, что еще не лето. Вы не против, если мы вернемся в контору?

– Может быть, пообедаем вместе?

Лена кивнула:

– Я угощаю. Это будет считаться, что я вам заплатила? – Она засмеялась.

– Возможно. Похоже, мои услуги дешевеют.

Глава тридцать девятая

– Когда мы с Мареком прибыли на вокзал Паршнице, черный паровоз с одиннадцатью товарными вагонами кирпичного цвета готовился к отправлению. Первые девять вагонов были уже заперты, и немецкие солдаты как раз загружали десятый, заталкивая туда чехов и около пятидесяти семей, кутающихся в многослойные горские одеяния.

– Это ромы, цыгане, – прошептал Марек. – Из Карпат. – Он покачал головой. – Им пощады не будет. Все умрут. Я уже наблюдал такое. В Освенциме есть отдельный лагерь, куда помещают цыган.

Мы подошли ближе, и меня поразил шум: из первых вагонов доносились стоны и крики. Марек подошел к офицеру СС и протянул приказ на мою отправку в лагерь. Эсэсовец направил меня к группе женщин в дальнем конце платформы. С некоторыми из них я работала на фабрике в Паршнице.

Марек еще несколько минут поговорил с офицером и подошел ко мне.

– Ты поедешь в последнем вагоне с жителями Паршнице. Вас всего сорок человек. – Он указал на первые вагоны. – В тех вагонах венгерские евреи из Будапешта. От трех до четырех тысяч человек. Они в поезде уже много часов, а может, и несколько дней. Их никто не кормил. В поезде жарко и нет вентиляции. Подозреваю, что кое-кто уже умер. А возможно, и многие. Поэтому и слышны крики.

– Несколько дней?

– К сожалению. Но тебе нужно проехать всего восемьдесят километров в вагоне, где будет только сорок человек. И помни: когда приедешь, держись молодцом, покажи себя сильной и здоровой, не нарывайся на неприятности. Выжить! Главное – выжить!

– Так же говорил и полковник Мюллер, – заметила Кэтрин.

Лена приподняла брови и кивнула:

– Приходилось постоянно себе повторять: ты сможешь это преодолеть. Ты сможешь! Это стало моей мантрой. «Ты сможешь!» Цепляйся за жизнь, борись. Если сдашься, станешь очередной цифрой статистики.

Пришло время, и нашу группу загрузили в последний вагон. Пустой товарный вагон без окон. Внутри было только два ведра, которые забрал один из надзирателей. Все сорок человек сели в вагон, и надзиратель вернулся с ведрами. В одном была мутная вода и черпак, второе воняло испражнениями. Вылить-то испражнения вылили, но ведро никто и не думал мыть. Дверь заперли, оставив нас в темном, сыром вагоне.

Поезд дернулся и, покачиваясь, пошел вперед, отчего некоторые из нас упали, а питьевая вода расплескалась и тут же просочилась через трещины в полу. Ведро для нужд тоже перевернулось, но пока оно хоть было пустым. В вагоне дышать было нечем, и я быстро поняла, почему люди в первых вагонах так кричали.

Меньше чем за три часа мы доехали до Освенцима-Биркенау. К счастью, никому не пришлось пить остатки грязной воды или испражняться в ведро. В вагоне было достаточно места, чтобы мы могли сесть на пол. Никто из нас не умер, никто не бился в конвульсиях. По сравнению с пассажирами остальных вагонов поезда нас можно было считать счастливчиками. Мы ехали в темноте, тишине и относительном спокойствии. Но когда приехали в лагерь, спокойствию пришел конец.

Двери вагона распахнулись, и темноту сменил яркий солнечный свет, на время ослепив нас. Действо, которое разворачивалось на платформе, потрясало. На параллельных путях стояли два поезда, из которых одновременно выгружали пассажиров. Тысячи заключенных высаживались из десятков вагонов. Кричали солдаты, лаяли собаки… Люди, которых не держали ноги, потому что пришлось всю дорогу стоять, скорчившись, в вагоне, падали, и их тут же затаптывала толпа. Sonderkommandos, заключенные в сине-серой полосатой форме, которые прислуживали СС, размахивая палками и дубинками, строили людей в колонны.