– Вам известно, что Шагал расписывал эти панели прямо поверх росписи девятнадцатого века?
– Нет, я этого не знал.
– Какое у вас любимое произведение, мистер Форрестер? Мое – «Пеллеас и Мелизанда» Дебюсси.
– Хм, великолепные голубые и розовые тона… Я должен был бы догадаться, когда увидел вашу гостиную. Я же, боюсь, больше склоняюсь к «Щелкунчику». Люблю балет.
– Вы проверяете меня, – улыбнулась Лена. – Там идет «Лебединое озеро».
– Конечно же, вы правы. – Глаза Форрестера озорно блеснули. – Просто выполняю свою работу.
– Хотите чаю? – Лена жестом пригласила его присесть на розовый диванчик. – Скажите, мистер Форрестер, – крикнула она из кухни, когда ставила чайник на плиту, – зачем вы вообще ко мне пришли?
– Зовите меня Томас. Обычная процедура, которую называют «личная проверка». Иногда мы получаем сигнал, что страдает пожилой человек, и нам приходится это проверять.
– Вы говорите о физическом насилии?
Он пожал плечами:
– Похоже, в нашем случае об этом речь не идет.
Кэтрин, устраиваясь в углу комнаты, улыбнулась. «Я тут лишняя, – подумала она. – Всего лишь сторонний наблюдатель».
– И кто это обо мне побеспокоился? – невозмутимо поинтересовалась Лена.
– Прошу прощения, мадам, я не уполномочен разглашать имена, но, скорее всего, вы и сами знаете.
– Разумеется, это мой сын Артур. Он просто изнервничался с тех пор, как умер мой супруг.
Форрестер кивнул, принимая чашку чая.
– Вероятно, вы могли бы тонко намекнуть на то, что он нуждается в консультации психиатра. Я мог бы даже посоветовать специалистов.
– Ох, зовите меня просто Лена.
Форрестер улыбнулся и вытащил небольшой фотоаппарат.
– Вы не против, если я сфотографирую вашу прекрасную квартиру? Для отчета? Обещаю не распространять эти снимки.
– Прошу вас, фотографируйте. Они уже появлялись в «Чикаго мэгазин» в 1993 году.
Агент обошел комнату, делая снимки и негромко присвистывая.
– Какая красота! – Он остановился и обернулся. – И еще одно, пожалуйста.
– Синяки? Вы хотите, чтобы я разделась? – улыбнулась Лена.
– Господи, нет! Но нам следует обсудить ваше финансовое положение.
– Не вижу необходимости. Вас это не касается.
– Мне очень жаль. Значительная часть статей Закона о защите лиц пожилого возраста касается финансовой эксплуатации стариков. Другими словами, следует разобраться, не пользуется ли кто-то со стороны вашими финансовыми средствами. Это должно войти в мой отчет.
– Нет.
На его лице отразилось разочарование.
– У нас есть право затребовать информацию через суд.
– В таком случае – обращайтесь в суд. Как вы думаете, кто еще, кроме сына, может воспользоваться моими средствами?
– Насколько я понимаю, в заявлении речь идет об адвокате и детективе, которые, как предполагает заявитель, заставляют вас вкладывать средства в поиски определенных людей.
– Заставляют меня? Неужели? – Лена взглянула на Кэтрин. – Это я обратилась к ним, а не наоборот. И не заплатила еще ни копейки. Я, разумеется, жду, что мне выпишут счет за потраченное на меня время, как это и положено, но пока адвокат ни копейки из моих денег не потребовала.
Форрестер обернулся к Кэтрин, которая сидела в высоком, глубоком кресле в противоположном углу комнаты, скрестив ноги и сложив руки на груди.
– Она не нуждается в моей помощи. Мне добавить нечего.
Форрестер встал:
– Что ж, не стану вас больше задерживать. Благодарю вас, миссис Вудвард, за гостеприимство. – Он улыбнулся и поставил чашку на стол. – Я хотел сказать, Лена.
– Через неделю после изгнания Фейнберга, во время перерыва на обед, Давид снова вызвал меня к себе в кабинет. Он закрыл дверь, поставил два стула напротив друг друга и пригласил меня садиться.
– Ты говорила, что хочешь сделать что-то, за что бы отец, будь он жив, мог тобой гордиться. Насколько серьезно ты настроена?
– Серьезно, Давид. Как мне еще об этом сказать?
– Настолько серьезно, что готова рисковать жизнью?
Сердце в груди неистово заколотилось. У меня появилась возможность вступить в борьбу!
– Рисковать – да. Лишиться – нет.
– Ты вообще знаешь, что такое ТПА – «Тайная польская армия»?
– Тайная польская армия? – Я кивнула. – Отец упоминал о ней, когда мы разговаривали, но я не могу сказать, что знаю о ней что-то. Подозреваю, что в ней состоял мой отец.
– Еще бы! Теперь это часть польской армии, действующей против оккупантов, АК – Армии Крайовой. Если ты действительно хочешь участвовать в общем деле, я имею в виду всерьез, приходи сюда вечером, после работы, когда будет вечерняя пересменка.
Я встала, чтобы уйти, и Давид сказал:
– Лена, я не хочу, чтобы кто-то встревожился из-за твоего отсутствия. Наша встреча займет какое-то время. Я знаю, что ты живешь с Каролиной…
– Ты хочешь, чтобы я поговорила с ней?
– Только не говори о том, что мы с тобой обсуждали. Просто скажи Каролине, что я пригласил тебя на ужин. Можешь? Она поверит тебе?
Я зарделась:
– Уверена, что поверит. Да еще, скорее всего, будет ревновать.
– Неужели? Тогда приходи сюда в шесть.
Он открыл дверь, повторил свои предостережения никому ничего не говорить и стоял, глядя, как я возвращаюсь на рабочее место.
В конце дня мы встретились с Каролиной у цеха, и я прошептала:
– Давид приглашает меня на ужин сегодня после работы. – Я озорно улыбнулась.
Каролина округлила глаза и тоже улыбнулась:
– А ты соблазнительница! Как же тебе повезло! Он – это мечта.
Я пожала плечами:
– Наверное, ему нравятся занудные девушки. Я, скорее всего, вернусь домой поздно. – Я прикусила нижнюю губу.