Исчезнувшие близнецы - Страница 38

К оглавлению

– Пан Фейнберг! – окликнула я, стоя у подножия лестницы.

Он посмотрел на меня и вздрогнул:

– Да, я Фейнберг, но у меня важная встреча, юная леди, поэтому, пожалуйста, отойдите.

Он махнул рукой и попытался протиснуться мимо меня, но я преградила ему дорогу.

– Я жду вас.

– Вы? Девушка? Это вы написали мне?

Я покачала головой:

– Я не писала.

Он фыркнул:

– Хм! Неужели немцы послали девчонку, чтобы передать мне инструкции? О чем они только думают? – Он смерил меня взглядом и покачал головой. – Как тебя зовут?

Я не сводила взгляда с его лица. Мне необходимо было увидеть его реакцию.

– Лена Шейнман, дочь человека, которого вы предали.

Он замер и поспешно огляделся, но не заметил Давида, стоявшего в темноте у него за спиной.

– Капитана Шейнмана?

– Вы выдали нацистам моего отца. И еще трех патриотов. Вы донесли на них. Вам было известно, что за этим последуют репрессии. Нацисты расстреляли четыре семьи. Полностью. Это вы обрекли их на смерть! Вы предатель и убийца. Вы ничем не лучше гестапо.

Фейнберг пожал плечами:

– Кто ты такая, чтобы отчитывать меня? Что ты знаешь? Ты слишком молода. Если ты еще не поняла, идет война, и я сделаю что угодно, лишь бы остаться в живых. Я знаю, кто сейчас правит бал, и пойду на все, чтобы уберечь себя и свою жену.

– А как же моя семья? Мама и младший брат? И другие семьи, которых убили из-за вас?

– Им не повезло, но это издержки войны. Ты зря сюда пришла. Я поступил так, как должен был поступить. Когда-нибудь, когда повзрослеешь, поймешь.

– Я думаю, юденрату и остальным членам коммуны будет интересно узнать то, что вы рассказали.

– Ха! Рассказал что? Я ничего не говорил. Я буду все отрицать. Никто тебе не поверит – твое слово против слова Луиса Фейнберга.

Он повернулся, чтобы уйти, но Давид преградил ему путь и положил на его плечо свою сильную руку.

– По-моему, вы ошибаетесь, – сказал Давид.

Фейнберг уставился на него:

– Послушайте, что сделано, то сделано. Шейнмана в любом случае поймали бы. Это был только вопрос времени. Нацисты знали о существовании группы Сопротивления, я всего лишь немного ускорил процесс.

– Чтобы снискать их благосклонность, – сказала я.

– Да, чтобы снискать их благосклонность. Разумеется! Любой бы так поступил.

– Вы совершили предательство, – напомнил Давид.

– Против кого? Эй, откройте глаза, мы теперь часть Германии. Сейчас 1942 год! Проснитесь! Польши больше нет. Вы говорите о предательстве? Ха! Это Шейнман с дружками предавал Рейх.

– Пан Фейнберг, мы уже достаточно наслушались, – прервала его я. – На мгновение я подумала, что пан Капинский мог ошибиться. Я истолковывала свои сомнения в вашу пользу. Это больше, чем вы дали моей семье. – Я обернулась и направилась к двери. – Вы должны следовать за мной.

– Ни за что! – проворчал он. – Кто ты такая, чтобы мне приказывать?

– Сегодня приказы отдает она, – заявил Давид.

Он взял Фейнберга за плечо и подтолкнул к двери. На улице стояли все члены юденрата и больше тысячи других евреев. Они проклинали предателя и тыкали в него пальцем. Он извивался, но не мог вырваться из рук Давида.

Подошел пан Капинский:

– Ты – изгой в нашей коммуне, Фейнберг, презренный предатель. Ты больше не можешь жить среди нас. Ты изгоняешься из гетто. А теперь уходи!

– Куда? Куда мне идти? Мне запрещено покидать гетто, это против правил!

– Как вы там говорили? – ответил Давид. – Не повезло? Издержки войны?

Толпа расступилась, и Давид довел Луиса Фейнберга до границы гетто, к реке Хехло.

– Вот мост. Возможно, на том его конце вы встретите нацистов, которые оценят ваши жертвы ради Рейха. Может быть, вас удостоят еще большей благосклонности.

Фейнберг обернулся и умоляюще посмотрел на собравшихся:

– Капинский, помоги мне. Меня убьют. Дай мне время. Что я могу сделать? Как искупить вину? У меня есть немного денег.

Пан Капинский покачал головой и указал на мост:

– Здесь с тобой покончено, Луис. Ступай.

Фейнберг не оглядываясь пересек мост. Больше мы никогда о нем не слышали.

На следующее утро я, как обычно, шла на работу, но настроения не было. Бóльшую часть дня я провела как в тумане – не давала покоя ситуация с Фейнбергом. Я, как бы сильно его ни ненавидела, не могла избавиться от чувства вины за то, что изгнание, скорее всего, закончилось для него смертью или высылкой в трудовой лагерь. Несколько раз в течение дня Давид подходил к моему рабочему месту, спрашивал, как я себя чувствую. Я лгала, и он понял это.

Через пару дней после изгнания Фейнберга Давид вызвал меня к себе в кабинет.

– Ты должна это отпустить, – сказал он, – и жить дальше. Фейнберг был нацистским шпионом. Дать отпор Фейнбергу – то же самое, что дать отпор убийце. Капинский поступил бы с ним точно так же. Он дал тебе право выбора, потому что это затронуло твою семью.

– Знаю. Но, откровенно говоря, послать перепуганного еврея на верную смерть – это не сделало бы чести моему отцу. Даже если этот еврей – предатель. Посоветуй, как мне жить дальше? Мой отец – герой, Давид. Он никогда не переставал сражаться за Польшу. А я? Я сижу, как мышь, и весь день шью, чтобы получить свои крохи и хоть как-то выжить. И если завтра мой черед – чем мне гордиться? Какой след я оставлю после себя? Я хочу что-то делать. Хочу, чтобы отец мною гордился. – Я встала, положила руки Давиду на плечи, взглянула в его голубые глаза. – Что я могу сделать, Давид?

Он серьезно смотрел на меня, размышляя над этим вопросом. Прошло несколько томительных минут. Я слышала, как тикают часы. Потом Давид сказал: