Исчезнувшие близнецы - Страница 31

Лена взяла иск и потрясла им в воздухе.

– То, что он утверждает в этой бумажонке, – вранье! Я не могу управлять своими делами? Я путаюсь в повседневных делах? Врачи советовали мне переехать в дом престарелых? Я представляю угрозу для себя и окружающих? Откуда он это взял?

– Это всего лишь голословные заявления. Ему придется представить фактические доказательства, и достаточно подробные. Общие утверждения меня не слишком-то заботят, больше беспокоит текст на странице три, абзац, в котором утверждается: «Ответчицу преследует навязчивая идея о существовании воображаемых детей. В последнее время она все свои силы и значительную часть сбережений тратит на поиски тех, кого в реальном мире не существует. Ни один здравомыслящий человек не станет так себя странно и эксцентрично вести».

Лена опустила голову, как будто внезапно она стала слишком тяжелой.

– Артур, Артур… Несмотря на то что жил в достатке, Артур всегда был закомплексованным ребенком, и я уверена, что в этом отчасти есть и моя вина. В группах психологической поддержки переживших войну всегда обсуждается эта тема: отношения в семье – это борьба. Поверьте, я старалась наладить отношения с Артуром. Но еще мальчиком он был очень скрытным. Постоянно сидел в своей комнате. Мы с Артуром… никогда не были достаточно близки. Тем не менее я не думала, что дойдет до такого. – Лена постучала пальцем по странице. – Неужели суд может признать меня слабоумной и отправить в дом престарелых? Я уверена, что дети Каролины существуют.

– Все не так просто. Мания – это психическое расстройство, вера в то, во что ни один человек в здравом уме никогда бы не поверил. Но для того, чтобы признать человека недееспособным или нетрудоспособным, суд обязан установить, что эта мания настолько овладела вами, что ваше личное и финансовое состояние под угрозой.

– А разве не об этом говорит Артур?

Кэтрин кивнула:

– Да, именно об этом. Иск очень искусно составлен. И я обязана предупредить вас, что в Иллинойсе прошла череда дел, когда завещание признавалось недействительным и не имеющим юридической силы, если было составлено под воздействием некой абсурдной мании. Подобное решение суда будет означать, что ваше новое завещание и доверенность аннулируются, а старое завещание вступает в силу.

– И тогда Артур после моей смерти унаследует все состояние?

– Совершенно верно.

– И как же нам его обыграть?

– С помощью доказательств. Конечно, убедительнее всего было бы доказать, что девочки существовали.

– За пятнадцать дней? – удивился Лиам.

Кэтрин покачала головой:

– Думаю, я смогу выиграть немного времени. Но вы уверены, что хотите продолжить поиски? Дело может оказаться очень мучительным. И мы можем проиграть. Мы можем не найти доказательств того, что близнецы живы, что вообще когда-либо существовали. Все может закончиться тем, что вашим опекуном назначат Артура. Вы можете оказаться в доме престарелых.

– Вы должны, по крайней мере, рассмотреть альтернативу, – посоветовал Лиам.

– А какая альтернатива?

– Мне кажется, мы могли бы обсудить это с ними и достичь компромисса, – сказала Кэтрин.

– И нарушить мое обещание, данное Каролине, прекратить поиски и порвать новое завещание? Ни за что! Я на это не пойду. Буду с ним бороться. Могу я рассчитывать на вашу помощь?

– Всенепременно, – ответила Кэтрин. – Буду готовить ответ на иск. Как я понимаю, они подадут его в суд уже в понедельник, а слушание назначат на начало января.

Кэтрин встала и направилась к выходу из комнаты.

– А сегодня у вас нет для меня времени? – спросила Лена. – Раз уж я здесь…

– Я только принесу стакан молока, Лена, – улыбнулась Кэтрин. – Но не прямо из-под коровы. И возьму свои записи.

Лиам потянулся за курткой и сказал:

– Прошу меня извинить. У меня небольшое дельце вне конторы. Позже увидимся.

Глава тринадцатая

– В последнюю встречу, – сказала Кэтрин, – мы остановились на том, что вы с Каролиной вновь встретились.

– Верно. Это было в мае 1941 года. Я была несказанно рада вновь воссоединиться с Каролиной, но заметила, что, как и многие другие, она пала духом. Я жалела, что не могу переехать к ней. Я могла бы ей помочь. Мы могли бы поддержать друг друга. Но я чувствовала себя в ответе за Йосси. Он с каждым днем слабел, и за ним некому было ухаживать.

Каждый вечер я приносила Йосси еду. Три раза в неделю водила его в синагогу. Приносила книги из библиотеки в синагоге и, когда у него уставали глаза, читала ему вслух. А еще каждый вечер я читала ему главу из Библии. Он уже и нескольких кварталов не мог преодолеть пешком. У него настолько иссякли силы, он стал таким слабым, что, казалось, переломится, как тростинка. Я боролась с его старостью и угасанием, связанным с постоянными притеснениями.

– Расскажи мне о своей семье, – однажды вечером попросила я Йосси.

Его глаза тут же наполнились слезами.

– Они все умерли. Моя Ривка умерла двадцать лет назад. У нас был один-единственный сын, Ефрем, который переехал в Литву. – Он покачал головой.

– А внуки?

Йосси расплакался и ответил:

– Я не могу об этом говорить.

Мы оставили эту болезненную тему, и я больше никогда ее не поднимала. Но, несмотря на все горести, обычно Йосси пребывал в приподнятом настроении. Я объясняла это его верой и начала понимать: существует Бог или нет, но для Йосси он точно есть. Даже при самых жутких жизненных обстоятельствах Йосси находил надежду и утешение в религии. Я уважала его набожность, но сама на подобное была неспособна.

К концу лета население гетто значительно возросло – здесь уже жили много тысяч человек, и не только из Хшанува, но и из окрестных деревушек. Наша основная инфраструктура не могла выдержать наплыва такого количества народу. Даже простая прогулка по гетто убеждала, что теснота – основное оружие старухи с косой. И урожай смерти был очевиден. Изначально, еще до того, как были построены газовые камеры и крематории, фашисты стремились довести людей до полного истощения. Недоедание, паразиты, болезни и отсутствие медицинского ухода каждый день забирали десятки человек. А зимой люди просто замерзали.