Исчезнувшие близнецы - Страница 19

Пан Тарновский, который всегда вставал до восхода солнца, был удивлен, когда оказалось, что я уже сижу в кухне за столом. Потом он увидел мой вещмешок и понимающе кивнул. Я ждала, пока он подоил корову, выполнил всю неотложную работу по хозяйству и приготовился ехать в город со свежими молочными продуктами. После обильного завтрака я попрощалась с пани Тарновской, которая крепко обняла меня и попросила быть осторожнее. Для нас обоих это знакомство, пусть и короткое, не прошло даром. Когда я пришла, она приняла меня как нежелательное обязательство. А теперь, всего через несколько недель, между нами установилась духовная связь.

На глаза пани Тарновской навернулись слезы, когда я уселась в повозку. Она взяла меня за руку и с тревогой сказала:

– Никому не доверяй! Если не найдешь родных или что-то не получится, знай – ты всегда можешь сюда вернуться. И за деньгами приглядывай.

Я кивнула и похлопала по рукаву жакета. Днем ранее пани Тарновская убедила меня зашить деньги под подкладку.

– И никому их не показывай. Только неприятностей наживешь.

Когда мы приехали в Хшанув, городок еще спал. Добравшись до центра, мы свернули на северо-восток и поехали вниз по улице, состоявшей из складов и многоквартирных домов, где, как я верила, мои родители присоединились к другим переселенным еврейским семьям.

– Я мог бы подвезти тебя поближе, но лучше не буду отклоняться от обычного пути, – сказал пан Тарновский.

Не успел он договорить, как раздался звук клаксона, который заставил нас остановиться. Пан Тарновский взглянул на меня и поднес палец к губам.

Из черной машины вышел и неспешно направился к нашей повозке высокий красавец в офицерской форме. На голове – фуражка с черным блестящим козырьком, золотистым шнурком и серебристым взлетающим орлом, немецким национальным символом, на зеленой ленте. Под расстегнутой длинной шинелью – мундир с серебристыми пуговицами, высоким черным воротничком и красным поясом. Вся грудь в медалях и значках. Виски уже начали серебриться, хотя на вид ему было около сорока. Офицер совершенно не был похож на тех наглых молодых солдат, которые задираются в городке.

– А-а, герр фермер… Как приятно встретить вас утром. – Он похлопал лошадь по холке. – Но что вы делаете в этой части городка? Сюда ваши продукты не поступают.

– Что он хотел этим сказать? – уточнила Кэтрин.

– Молоко, яйца, сыр были строго по продовольственным пайкам, купить их можно было только в определенных магазинах. Как я уже говорила, евреям запрещено было их продавать. Хотя тогда я об этом не знала, район, куда мы приехали, был выделен немцами под еврейское гетто.

– Значит, нацисты не позволили вам въехать в гетто?

Лена кивнула:

– Один-единственный нацист, офицер. Он общался с паном Тарновским вежливо – в отличие от остальных немцев, которых мне довелось встретить. Тем не менее он был немцем – страшным человеком, с которым не стоило шутить.

– Что вы привезли сегодня, герр фермер? У вас есть тот удивительно вкусный сыр?

Пан Тарновский кивнул:

– Jа, герр оберст.

– М-м-м… Как я люблю этот сыр! Он напоминает мне о детстве в Баварии. Вы сегодня заедете ко мне? Привезете, как обычно, продукты?

Пан Тарновский кивнул и достал откуда-то из-за спины кусок белого сыра.

– М-м-м… Какой мягкий! – сказал офицер, пробуя его. – Увидимся позже, ja?

– Ja.

Он повернулся и уже отошел, но потом вернулся.

– Где мои манеры! – Он лицемерно улыбнулся. – Я же не поприветствовал юную барышню. Это ваша дочь?

– Ja.

Нацист улыбнулся еще шире:

– Ай-ай, герр фермер, считаете, меня можно обмануть? Нам отлично известно, что у вас нет дочери. У вас есть сын, не так ли? И в настоящее время ваш сын служит Рейху, строит дороги на Восточном фронте. Разве нет?

– Ja.

У пана Тарновского затряслась нижняя губа.

– Увы, герр фермер, дочерей у вас нет. Как вы думаете, откуда я узнал?

Пан Тарновский пожал плечами и покачал головой.

– Потому что ее нет в списках, составленных во время переписи, – нараспев произнес офицер. – Неужели вы полагаете, что мы не знаем, кто живет в этом маленьком уютном городке? – Он взглянул на меня и улыбнулся. – Знаете, что я думаю? Мне кажется, вы развлекаетесь в отсутствие жены, герр фермер. Нет?

– Нет-нет, герр оберст.

Офицер кивнул и протянул руку.

– Dokumente, bitte.

Я не хотела показывать ему свои документы. Стояла не двигаясь, словно застыла на месте.

– Он просит у тебя документы, – по-польски сказал пан Тарновский.

Я покачала головой и развела руками:

– Документов нет.

– Так-так-так! – усмехнулся офицер. – И где же вы нашли эту девушку, герр фермер?

– Я путешествовала, – вмешалась я в разговор по-немецки. – Он подобрал меня на улице Славской. Он не знает, что у меня нет документов.

– Путешествовала? Это правда, герр фермер?

Пан Тарновский опустил голову и кивнул:

– Ja.

– Откуда же и куда ты направляешься, юная путешественница?

– Из Люблина, – дрожащим голосом ответила я. Так, я слышала, говорил нацистам отец. – Я ходила там в школу.

– Я тебе не верю. Школы уже больше года как закрыты. – Офицер посмотрел на пана Тарновского и погрозил ему пальцем. – Знаете, герр фермер, я мог бы застрелить вас на месте за то, что подбираете попутчиков, которые могут оказаться евреями, понимаете?

Пан Тарновский молчал.

Офицер повысил голос:

– Я спросил, вы понимаете?

– Ja, герр оберст, – негромко произнес он. – Согласен.

– Но тогда кто же будет доставлять мне каждую неделю сыр и масло, не так ли?