Исчезнувшие близнецы - Страница 15

Дни сменяли ночи, я стала ночной птичкой. По ночам я ела в кухне, стирала вещи, принимала ванную – все в полной темноте. Я старалась содержать дом в порядке. Я понимала, что не могу разжечь камин – нацисты увидят дымок из трубы. Холодными весенними днями я в пальто лежала под одеялами. Но, в общем и целом, все шло хорошо.

– Довольно рискованно, – заметила Кэтрин. – Вам не было страшно?

– О да. Больше всего страшит неизвестность. У нас больше не было радио, поэтому я понятия не имела, что происходит в Хшануве и в остальном мире. Но мне не хотелось встречаться с немцами, которые ворвались в наш дом. Особенно я тревожилась за свою семью. Что с ними сделали немцы? Где они?

А еще я волновалась за Каролину. Я не видела ее и не получала от нее весточек с тех пор, как немцы пришли за моими родными. Прежде наш дом был для нее крепостью. Отец Каролины куда-то исчез, мать, можно сказать, тоже, Мадлен убежала, а теперь исчезла и ее приемная семья. Психика Каролины была очень хрупкой. Что с ней стало? Я решила пойти посмотреть.

– Вы собирались разыскать Каролину? – уточнила Кэтрин.

Лена кивнула:

– Она жила всего в паре кварталов от парка, за железнодорожным полотном, через поле. Я могла бы пробраться туда в темноте. Часа в три утра я надела пальто и вышла через черный ход. На улице ни души, ни одной повозки или машины – к тому времени все автомобили в Хшануве принадлежали немцам. Рельсы шли через город по насыпи высотой примерно в четыре с половиной метра. Я перебралась через пути, спустилась и направилась через поле к Каролине.

В ее одноэтажном домике света не было. Я принялась вглядываться в окно кухни, потом вернулась к спальне Каролины. Окно было приоткрыто, и я медленно приподняла раму. В постели моей подруги лежал мужчина! Он спал, но почувствовал ветерок и повернулся на бок. Я присела и услышала, как он захрапел. Я снова осторожно заглянула в окно и разглядела крупного лысого человека. Было очевидно, что Нойманы больше не живут на улице Дрогарш. Я прокралась вдоль стены дома и бросилась бежать через поле.

Наверное, всех евреев согнали в одно какое-то место в городе. Я понимала, что однажды и мне придется покинуть свой дом, это всего лишь вопрос времени. И тем не менее я медлила. Я чувствовала себя на чердаке в безопасности. Пока. И это уже хорошо.

Я еще раз сходила к пану Оленскому, вернула кастрюлю. Он поинтересовался нашим самочувствием. Потом дал мне немного еды, даже шоколадный батончик, и прошептал, чтобы я больше не приходила. Теперь его магазин для евреев «Verboten» – «Вход воспрещен».

– И когда вы об этом узнали, откуда планировали брать еду? – спросила Кэтрин.

– У меня еще были продукты, поэтому я отложила решение этого вопроса. Вернулась к своей размеренной жизни. Но все изменилось спустя две недели, в начале апреля. Меня разбудили разговоры в доме. Был день – я это понимала благодаря щели в крыше. Я услышала голоса женщины и двух мужчин. Было очевидно, что они расхаживают по дому и комментируют увиденное. Я не все разобрала, но услышанного было достаточно, чтобы понять: женщина намерена переделать гостиную, как только вселится в дом.

Голоса зазвучали громче, и я поняла: троица поднимается по лестнице. Я слышала, как женщина сказала:

– Из этих шкафов нужно все убрать. Я-то уж точно не буду носить еврейскую одежду.

Мужчина засмеялся и посоветовал ей не волноваться: они от всего этого избавятся, как и от самих евреев.

– И я хочу, чтобы заменили все сидушки в туалете, – добавила женщина.

Они посмеялись и ушли.

Я принялась обдумывать план побега в ту же ночь.

Глава шестая

– Семьи, которые переселялись в гетто, брали с собой столько вещей, сколько удавалось погрузить в повозку. Но я собиралась тайком выбраться из города после комендантского часа и добраться до фермы Тарновских, поэтому взяла только то, что уместилось в вещмешке: пару комплектов одежды, шесть-семь семейных фотографий и туфлю Милоша.

– Туфлю Милоша? – удивилась Кэтрин.

Лена кивнула:

– Эта туфля была очень важна для меня. Она принадлежала Милошу, была его частью и подходила его маленькой ножке. Когда я прижимала туфлю к себе, то как будто обнимала Милоша. Я боялась за брата, мне его ужасно не хватало! Как он там в одной туфле? Я пообещала себе, что сохраню ее и верну Милошу, когда разыщу свою семью. Я молилась, чтобы мы поскорее снова были вместе.

Перед уходом я в последний раз обошла дом. Здесь прошла моя жизнь. Я попрощалась со спальней родителей, с комнатой Милоша, с гостиной, где каждый предмет мебели был частью истории. Я видела прошлое: праздник, гости собрались за обеденным столом, сервированным тончайшим маминым фарфором, мужчины обсуждают мировые проблемы… Как давно это было!

Я распахнула дверь своей спальни и обошла ее, прикасаясь к рисункам, книгам, куклам, письменному столу, запискам от друзей, которые я сохранила. В последний раз легла на свою кровать, натянула одеяло на голову и разревелась как ребенок. Наконец я попрощалась со всеми своими вещами и закрыла дверь в прошлое.

Когда я подошла к входной двери, то попрощалась с воспоминаниями, населяющими этот чудесный дом, а они попрощались со мной. После полуночи я натянула вязаную шапку, запахнула поплотнее тяжелое пальто, закинула на плечо небольшой вещмешок, засунула нарукавную повязку в карман и вышла из дому.

Тарновские жили в деревне на молочной ферме. Я не знала, как далеко мне идти, но помнила адрес, который дал отец, и его наставления следовать по улице Славской. Только я ступила на тротуар, как мимо проехал черный «мерседес», в котором сидели люди в форме. Я спряталась за воротами, дожидаясь, пока они проедут. В следующем квартале я увидела, что машина остановилась и двое немцев проверяли документы у стоящих перед рестораном людей. Слава богу, меня они не заметили.